— Видал, Сергей Иванович! — кивнул на него водитель. — Как без страха-то!

— Со страхом ли, без страха — порвалась, видно, связь времен. Пришло время — и порвалась, — задумчиво обронил генерал и снял трубку зазуммерившего телефона: — Толмачев слушает. Чего у вас еще?!

От услышанного в трубке его лицо посерело, покрылось испариной. Положив трубку на рычаг, он отрешенно повторил:

— Порвалась связь времен...

— В семье что-то неладно, Сергей Иванович? — заглянул ему в лицо капитан.

— Только что за своим рабочим столом умер полковник Артамон Матвеевич Артамонов. Позаботься, капитан, чтобы похороны по высшему разряду, по-генеральскому!.. — помолчав, тихо ответил Толмачев.

— Есть по высшему разряду, — отчеканил капитан и невпопад добавил: — Я подумал еще, что-то он вчера вышел из вашего кабинета белее белого!

Толмачев ожег его тяжелым взглядом, и тот втянул голову в плечи.

— Вот ведь она жизнь! Был человек и нету! — вздохнул водитель. — Святой человек был Артамон Матвеевич, и смертушку ему Господь легкую дал, так сказать, на боевом посту.

Генерал согласно кивнул и отвернулся к окну.

Свернув с широкого проспекта в переулок, черная «Волга» прыгала на ухабах разбитого асфальта мимо обветшалых, десятки лет не ремонтировавшихся пятиэтажек. Клюнув носом, машина внезапно развернулась поперек проезжей полосы напротив захламленного сквера.

— Черт, одно к одному! — ругнулся водитель. — Колесо накрылось, товарищ генерал, сейчас запаску соображу! Уж извините, Сергей Иванович!..

Генерал кивнул в ответ и, открыв дверцу, вышел из машины. Его внимание привлекла сразу же просматривающаяся за чахлыми деревцами сквера очередь, тянущаяся змейкой от дверей магазина с надписью на фронтоне: «Вино — водка» — и скрывающаяся за углом. У самых дверей толклась толпа людей, стремящихся заполучить вожделенный спиртной напиток без очереди, но порядок регулировали два небрежно поигрывающих резиновыми дубинками бугая-милиционера. Несколько небритых, отечных мужиков в грязных строительных робах пытались пролезть к дверям без очереди. Однако группа стоящих в очереди молодых парней оттеснила наглецов от двери. В ответ те ответили заковыристым матом и кулаками, но номер не прошел: парни ответили тем же.

И тут брызнула первая кровь, раздался пронзительный женский визг... Уходящая за угол чинная очередь от этого крика сломалась и бросилась к дерущимся. В образовавшейся огромной толпе невозможно было понять, кто кого и за что бьет.

К Толмачеву, стоящему у «Волги», подошел адъютант и, понаблюдав за побоищем, разгоревшимся перед магазином, сказал:

— И это мой народ!.. Я должен им гордиться?.. Гордиться вот этими?.. Я должен подыхать за них, как майор Сарматов в Афгане?.. Нет уж, увольте, товарищ генерал, мимо денег!

— Я обдумаю этот вопрос, капитан! — ответил генерал голосом, в котором отчетливо слышались металлические нотки, и решительным шагом пошел к захлебывающейся мутной яростью толпе.

Бугаи-милиционеры, со спокойствием сфинксов наблюдавшие от дверей магазина за побоищем, увидев номера черной «Волги» и направляющегося от нее в их сторону представительного вида человека, спохватились и стали обрушивать направо и налево удары дубинок, что есть силы лупцуя людей по чему попало — по головам, спинам, лицам. Толпа моментально рассосалась, рассредоточилась. Люди стали расползаться по углам подсчитывать понесенные потери в виде выбитых зубов, разбитых, фонтанирующих кровью носов, выдранных волос и ссадин. Затем все снова заняли свои места в очереди, и она снова уползла гигантской змеей за угол магазина, растянувшись на многие десятки метров.

— Вот что значит власть! — заметил Толмачеву поменявший к этому времени колесо водитель. — А вы — без страха!.. Без страха на улицах средь бела дня друг дружку резать будут!

— Господи, до чего людей довели! — сквозь стиснутые зубы вырвалось у того. — Не кончится добром эта перестройка, Трофимыч! Помяни мое слово — не кончится!

— Ясное дело, ничего хорошего из этого не выйдет, — спокойно поддакнул Трофимыч. — Выпускают стадо из загона, оно куда бросается? Правильно, к реке... Кто-то напьется, кто-то на другой берег переплывет, а кто-то утонет, — рассудительно продолжил он.

Москва. Госпиталь имени Бурденко

3 июля 1988 года.

ЗИЛ, едко прозванный в народе «членовозом», и черная «Волга» к подъезду госпиталя подкатили почти одновременно.

— Рад встрече, Николай Степанович, рад! — поприветствовал генерал Толмачев вышедшего из «членовоза» пожилого человека с седыми волосами, постриженными ежиком, в очках, за золотой оправой которых прятались цепкие, не по возрасту молодые глаза. — Конечно, в Кремле при всем честном народе зачитать бы указ, ну уж служба наша не для огласки... — продолжил Толмачев.

— И так уважили, Сергей Иванович! — не скрывая своего расположения к генералу, пробасил тот. — И главное, не заставили Вадима ждать, волноваться.

— Блины хороши горячими! — улыбнулся Толмачев. — Вашим зятем совершен подвиг, сказавшийся на Женевских переговорах по Афганистану. Руководство страны учло этот факт и не стало затягивать...

— Не скромничайте, Сергей Иванович! — перебил его Николай Степанович. — Если бы не вмешательство вашего брата, ходил бы этот указ по этажам до второго пришествия. Кстати, я тут на приеме в английском посольстве имел удовольствие беседовать с Павлом Ивановичем. Который раз поразился я его дару предвидеть будущее, прозорливости его, так сказать... И мысли он излагает весьма дельные...

— Как говорит наша мать, Толмачевы — народ серьезный! — засмеялся в ответ генерал.

— Серьезный! — согласился Николай Степанович. — С вами лучше на «ты» и за руку... Кстати, познакомься — это моя дочь Рита и радость моя на старости лет, внук! — улыбаясь, показал он на стоящую у машины молодую женщину и вихрастого малыша.

Опустив глаза, Рита пожала руку Толмачева и произнесла:

— Мы уже встречались с вами, Сергей Иванович, помните, в Никарагуа?..

— Как не помнить! — ответил тот и подхватил на руки малыша.

— Ну, как зовут тебя, молодой человек? — спросил он, подкинув малыша в воздух.

— Тошка! — ответил тот, заливаясь смехом.

— Тошка — это Антошка, выходит?

— Не Антошка, а Платошка! Платон Савелов меня зовут!

Что-то в лице ребенка привлекло внимание генерала, и он даже отстранил его на вытянутых руках, чтобы получше рассмотреть... Вглядевшись в него, он, не в силах скрыть изумления, перевел внимательный взгляд на его мать.

Встретив этот взгляд, Рита гордо вскинула голову и еле слышно, но твердо произнесла:

— Да!..

Под растерянным взглядом генерала она подошла к отцу и громко спросила:

— Папа, что за жуткие тайны, по какому случаю сбор у Вадима?

— Наберись терпения, дочка! — обнимая ее за плечи, улыбнулся тот. — Сюрприз!.. Сюрприз, родная!..

Рита вопросительно посмотрела на Толмачева, но тот поспешно отвел глаза, заинтересованно наблюдая за выходящим из дверей госпиталя порученцем.

— Облачился, — сообщил порученец на ухо генералу.

— Ни о чем не догадался?

— Не-е! Требует следователя из военной прокуратуры и матерится как сапожник.

— Ну что ж, послушаем, послушаем! — усмехнулся Толмачев и показал всем на дверь госпиталя, давая понять, что пора заходить внутрь.

В пронизанной лучами солнца одиночной палате капитан Савелов, одетый в новенький, с иголочки костюм, из которого нелепо торчали его забинтованные руки, удивленно повернул окутанную бинтами так же плотно голову к входящим: тестю, жене, сыну, Толмачеву и его порученцу.

— Сиди, сиди! — сказал Толмачев, входя в палату, хотя Савелов и не делал попытки встать.

Вперед вырвался Тошка и, подбежав к отцу, прижался к его колену.

— Папа, покажи, сколько дней будешь здесь? — спросил он и протянул вперед растопыренные ладошки.

Савелов старательно сжал их в два кулачка своими забинтованными руками и бросил взгляд исподлобья на Толмачева.